Но было мне тогда ещё совсем немало лет, но дел наделать я успел немало.
Но было мне тогда ещё совсем немало лет, но дел наделать я успел немало.
Лепил я скок за скоком и часто воровал, кидал хрусты налево и направо,
А ты меня любила и часто говорила, что жизнь блатная хуже, чем отрава.
А ты меня любила и часто говорила, что жизнь блатная хуже, чем отрава.
Но дни короче стали и птицы улетали туда, где чаще солнышко смеётся,
А с ними моё счастье улетело навсегда и понял я - оно уж не вернётся.
А с ними моё счастье улетело навсегда и понял я - оно уж не вернётся.
Но как-то раз вечером стояла со Шпаком на углу, он пьяный был, обняв тебя рукою.
Тянулся целоваться, просил тебя отдаться, а ты в ответ кивала головою.
Тянулся целоваться, просил тебя отдаться, а ты в ответ кивала головою.
Потом я только помню, как мелькали фонари и мусора в саду всю ночь свистели,
Всю ночь я прошатался у причала до зари, а в спину мне глаза твои смотрели.
Всю ночь я прошатался у причала до зари, а в спину мне глаза твои смотрели.
Любовь свою короткую хотел залить я водкою и воровать боялся, как ни странно,
Но влип в историю глупую и как-то опергруппою я взят был на бану у ресторана.
Но влип в историю глупую и как-то опергруппою я взят был на бану у ресторана.
И вот меня постригли, костюмчик унесли, теперь на мне тюремная одежда.
Кусочек неба синего и звёздочка вдали мерцает мне, как слабая надежда.
Кусочек неба синего и звёздочка вдали мерцает мне, как слабая надежда.
Сижу я в КПЗ и жду от силы пятерик, когда внезапно вскрылось это дело.
Пришёл ко мне Шапиро, мой защитничек-старик, сказал: "Не миновать тебе расстрела".
Пришёл ко мне Шапиро, мой защитничек-старик, сказал: "Не миновать тебе расстрела".
А завтра поведут меня на наш тюремный двор и снова, крошка, встретимся с тобою,
Ведь завтра прочитают мой последний приговор, а там глаза навеки я закрою.
Ведь завтра прочитают мой последний приговор, а там глаза навеки я закрою.