Спустилась осень на скамейки, где ждал трамвай праздный люд.
Меня в хозяйской телогрейки вела милиция на суд.
На остановке взоры пряча, народ шептался меж собой:
"Ну, и прикид, шансон ходячий и подтанцовка за собой."
Проснулся бомж, что спал у почты: "По что, товарищ полицай,
Раба Всевышнего, ведешь ты, как изувя на трамвай".
"Бензина нет" - сказала дама - "А воры есть глянь на него,
Иж, как он зыркает глазами, того гляди упрет чего".
И до крови в суставах сжала на веки выцвевший песец.
"Еще возить их не хватало, поставить к стенке и конец."
Утерся бомж слезой циганской: "Ципленок тоже хочет жить".
С утра стрелять не по хрестиански, сначало надо было похмелить.
Зевак собралось не пробиться, в толпе раскол, грозит скандал
И на оранжевые лица сошел в небес девятый вал.
В осенний день дожди косые, ты точно правды не найдешь.
И за несчастную Россию на утро встал с бутылкой бомж.
Перекрестился он в прозрении, и нумо, братья, с нами Бог.
Сержант рванул на упреждение и вывел урку из под ног.
И заорал: "Уймитесь, люди, да, и, вообще, не шибко тут.
Без Вас преступника осудят, на это есть народный суд."
А я стоял смотрел на осень, на золотой увядший рай.
Но, наконец-то, номер восемь пришел, как видеться, трамвай.
И сердобольная старушка мне протянула пирожок.
"Вот так и мой сынок Ванюшка на рудниках мотает срок."
Теперь увидимся едвали, ох, не дождусь, не хватит сил"
И божий лик, в пуховой шали меня на суд благословил.
2019.10.05
2018.08.01