За колючкой белая сирень распустилась в середине мая.
А на женской зоне в этот день нового прислали вертухая.
А в гнилом бараке, слыша крик, птичьих стай, зовущих в небо звонко,
В ту весну мотала пятерик, как сирень, цветущая девчонка.
Но весна жила в её крови и щемила душу ей до боли.
И она ждала своей любви, той, что можно встретить лишь на воле.
Где она, кусая, губы в кровь, на продрогшем от дождя вокзале,
Провожая первую любовь, к пареньку бежала со слезами.
Припев:
Никому на свете не понять отчего любовь так сердце гложет?
От конвоя можно убежать – от любви сбежать никто не может.
Может, показалось, может, нет, или просто тень не так упала,
Только вертухая силуэт ей напомнил паренька с вокзала.
И когда увидела его с первого на зоне появления,
Словно в исполнение приговор, привела себе без промедления.
И любви капроновая нить по живому сердцу ей прошила.
В тот же день, поняв, что ей не жить, от любви бежать она решила.
И рванув под вечер напрямик за ограду лагерного мира,
Услыхала то ли птичий крик, то ли резкий окрик конвоира.
Припев:
Никому на свете не понять отчего любовь так сердце гложет?
От конвоя можно убежать – от любви сбежать никто не может.
И смертельно бледный вертухай с высоты прицелился умело.
И раздался автоматный лай, и девчонка вскрикнуть не успела,
И души невидимая тень отлетела, небесам внимая.
А хмельная белая сирень всё кипела в середине мая.
Припев:
Никому на свете не понять отчего любовь так сердце гложет?
От конвоя можно убежать – от любви сбежать никто не может.