В этой пустыне бури песка, камни.
Воды чистые, глоток сделав, привал,
Подвести в жизни какой-то итог.
Все, да не то, что-то скребет, я занятой и не ебет.
Больше не твой, даже не свой, заряжен гидрой.
Больше не пой мне песен о нас.
В жизни вода, а выпить никак.
Знаешь сама, время — года, как струны гитар.
Играют на пару, проходят века, прохожу я уровни год за годом,
Пока за мной не придет косая в пальто.
Я угасаю, ведь все здесь не то, как не смешной анекдот.
Как паровоз, что застыл на ходу.
Я к ногам твоим упаду, я лягу костьми за мысли свои,
Лишь бы ближний беду не таил.
Здесь все свои, но здесь я чужой.
Всем тяжело, накрылся движок.
Снова взбешен, будто без рук.
Мне хорошо, даже в беду.
Снова я тут и что-то пою.
Меняем стили, как перчатки, даже если сольют систему,
Узнают меня по сетчатке.
Домик в лесу, где меня ждут.
Тонны земли, то на весу.
Я не приду, только пойми,
Причина не я, причина не ты,
Причина всему — разруха от моей внутренней войны.
Я клал кал им на лицо и сказал раз пятьсот:
«С меня довольно, все, хватит».
Умный дураку платит.
Она пачкает платье, что-то ей дарил.
В обороте рубли, это не типа грибы и не хуя не патимейкер.
Это куриные шейки под водочку с салом.
Сколько раз себя убивал, но выпал в осадок.
Держит соблазн в себе инкассатор.
Инкассатор, держу в себе соблазн я.
В этих краях горы, моря, леса и поля.
Плевать на порядки, чем хуже вас я?
Человек ровно свинья.
Во век не станет лучше, чем было вчера.
Кормить с лопаты, пить из ведра.
Подмосковные вечера, под мостом труп всплывает.
Она гладко выбрита и в себя подзывает.
Немой бродяга под биточек кивает,
И судьба намекает, что мол пора.
Битва насмерть на топорах.
Курам на смех петушинный парад.
И где мой гарант на жизнь за пределы тридцати?
А ты, цветок мой, цвети, цвети, цветочек.
Андеграунд из дупла в височек.